– Иногда страх помогает нам. Он делает нас сильнее, – я ободряюще улыбнулся.
– А вы боитесь?
Ее вопрос застал меня врасплох. Иногда мне казалось, что я совсем лишен страха, но… сейчас я боялся. Боялся за маму, за Феликса, за Риту с Марией и даже за Алекса, которого не знал.
– Все люди боятся, – вздохнул я. – Если вы считаете, что я – не человек…
– Вы человек, – сказала она и очень робко потянулась к моей щеке. А через полчаса я покинул сторожку и отправился в путь.
На прощанье она меня не поцеловала. Но, правда, эта мысль пришла мне в голову лишь километров через пять.
23.12.2042. Город.
Городская клиника. Рита
По сравнению с вчерашним (правду говоря, под вечер мне было настолько худо, что снотворный укол я приняла как избавление) сегодня я чувствовала себя почти нормально. Ну слабость, ну в голове позванивает, но, в общем, и все: от безжалостно накатывавших вчера волн то жара, то дурноты, то всего вместе и следа не осталось. Даже если повернуть голову… ну кружится слегка, но терпимо.
Слева висела капельница, поставленная, к счастью, обычной иглой в левый локоть, а не через какой-нибудь подключичный катетер (насмотрелась когда-то на жертвах тяжелых ДТП). При попытке сесть голова опять слегка закружилась, но тоже вполне терпимо. Так что для начала (ощущение, что пора, что необходимо уже что-то делать, было острым, почти физическим, наподобие сильной жажды) я постаралась прочитать записи на основном мониторе.
В целом мой организм неплохо устоял в той аварии. Должно быть, Всевышний, учитывая мою будущую службу в полиции, укомплектовал меня особо прочными костями. Два треснувших ребра, еще парочка вправленных вывихов, сотрясение мозга средней тяжести, многочисленные ушибы и гематомы… Ничего страшного, с этим можно не только жить, но и двигаться. А вот посттравматический инсульт (и медсестричка давеча про него вздыхала) – это похуже. Отсюда и односторонняя глухота, надеюсь, временная, и периодические головные боли, и, вероятно, амнезия. Вообще-то, работая в полиции, на жертв ДТП, грабежей и просто хулиганских нападений я насмотрелась достаточно, так что знала: «провал в биографии» для них – дело вполне обычное, можно сказать, среднестатистическое (не из страха они потом не могут нападавших опознать, действительно не помнят). Для этого даже внутричерепное кровоизлияние не требуется, достаточно сотрясения мозга или травматического и психологического шока.
И оно бы и ничего. Ну выпало из памяти несколько дней, и черт с ними. Но во мне занозой сидела мысль, что я забыла нечто важное, очень важное. Может, на самом-то деле никакой «ключевой» информации моя побитая память и не хранит, но я привыкла доверять своей интуиции. Ужасное ощущение, когда силишься что-то вспомнить, напрягаешься, и, кажется, вот-вот вспомнишь, но все мгновенно ускользает, как вода между пальцев. Ладно. Будем надеяться, память все-таки распакует свои заблокированные файлы. Не распакует сама – я найду способ ее заставить. Это же моя память! Кто в доме хозяин?
Впрочем, действовать нужно по порядку.
Мария. Она ведь так и не приходила сюда. Это так… дико. Ну как если бы Папа Римский не явился на Пасхальную мессу. Надо искать, надо узнавать – что случилось с моей сестрой. Но для этого нужно сперва подняться.
Я – осторожненько, осторожненько – вытащила из вены иглу. Зажала ранку, посидела с согнутым локтем (привычный жест – полицейским нередко приходится выступать донорами), подождала, пока остановится кровь, одновременно борясь с подступившим головокружением (хорошо хоть болью сегодня голову не простреливает), и наконец смогла обследовать прикроватную тумбочку. Она, как и моя память, была пуста – ни документов, ни денег, ни телефона, ни тем более пистолета. Ну кто бы сомневался.
Отсутствие привычных и столь нужных мне сейчас вещей меня не удивило, конечно, но почему-то расстроило. Ладно, и не с такими проблемами справлялись. Спокойно и постепенно. Любое резкое движение сейчас может если и не убить меня, но уложить опять и надолго.
Держась за тумбочку, кое-как встала. Честное слово, как будто не с кровати поднялась, а шагнула из набирающего скорость трамвая – земля так и норовила вырваться из-под моих ног. Я оперлась о спинку кровати, мысленно уговаривая вестибулярный аппарат вести себя прилично, и терпеливо подождала, пока земной шар не перестанет из-под меня выскакивать. У кого-то из художников прошлого века (фамилию не то что не помню, но и не знала никогда, я не искусствовед, я полицейский) была прелестная картина. «Девочка на шаре» называлась. Только там героиня была в трико, я в каких-то больничных тряпках.
Кстати, да. Одеться и вернуть хоть какое-нибудь имущество – первоочередная задача.
Датчики с меня, к счастью, поснимали. Почему, кстати? Я же вроде «тяжелая»? Или нет? На всякий случай осмотрелась. Ничего. Даже стандартной «прищепки» на безымянном пальце, что меряет сердечный ритм, – и той нет. Действительно, странно. Или я невнимательна? Да ну, если бы на мне были датчики (будь они хоть двадцать раз беспроводные), сейчас тут уже толпа бы набежала – вряд ли мои жизненные показатели сейчас сохраняют ту же безмятежность, что у тихо лежащего в койке бездвижного тела. Раз не набежали – значит, никто за моими показателями не следит. Это и впрямь странно, но мне на руку.
Приборы, составляющие палатную систему жизнеобеспечения, все тут. И, насколько я понимаю, они должны не только полноправно входить в общеклиническую систему (надо же мне знать, куда двигаться), но и местный «пульт управления» иметь. Ага. Вот.
Справиться с клавиатурой не составило особого труда, и вскоре я знала, как и где искать сестру-хозяйку. Сперва, решила я, к ней, а уж потом к врачу. Именно у сестры-хозяйки хранятся мои вещи, даже пистолет – в клинике для этой цели есть специальный оружейный сейф, я сама несколько раз изымала из него незарегистрированное оружие. В тот же сейф складывают и документы пациентов. Осматривая тумбочку, я слегка надеялась, что для меня как для офицера полиции сделают исключение, но, как говорится, не срослось.
Наступать на ногу было больно, в бедро при каждом шаге словно лупили тяжеленной палкой. Боль отдавалась под ложечку и немедленно отзывалась в голове. Да и чуть более глубокий вдох тут же напоминал о битых ребрах. Впрочем, ничего непереносимого. Терпимо.
Длинный коридор был пуст. Немудрено: часы показывали половину второго, а судя по темноте за окном, вряд ли речь шла о середине дня. Первые движения были почти мучительны, но, немного приноровившись, я зашагала быстрее.
